Читать книгу "Угонщик [СИ] - Роман Феликсович Путилов"

«завязать», глава семьи исчез, не давая о себе знать, и, уже несколько лет, мать воспитывает девочку одна. Так как особо ценной специальности мама Яны не имела, то она мыла полы, числясь на двух работах, особо много не зарабатывая и не уделяя дочери достаточного внимания. Последние полгода у Яны сорвало резьбу. Учеба резко упала, отношения с матерью ухудшились, и дочь, в своих спорах с мамой, стала называть родительницу жалкой неудачницей. Основные претензии дочери касались низкого уровня доходов. Вчера утром Яна ушла в школу, а в девять часов вечера, вернувшись с работы, мама обнаружила, что ребенок после шкоды не был дома. Около часу ночи мать поняла, что что-то случилось, побежала по окрестным дворам, а утром, в семь часов утра, позвонила в Дорожный отдел милиции.

Глава 6

Чужая боль.

Июль одна тысяча девятьсот девяносто первого года.

— Посвежее фотографии у вас нет? — я отложил в сторону небольшую фотографию, очевидно снятую в фото кабине в Доме Быта.

— Это этого года фотография. В мае Яна с подружкой снималась.

— Нда? — на фото шестнадцатилетней Яне с трудом можно было дать лет четырнадцать. Абсолютно детское лицо, отсутствие вторичных половых признаков.

— А кто подружка?

— Ира Цеплакова, вот она. — мама Яны вернулась к буфету и принесла еще одну фотографию, очевидно отрезанную ранее от первой. На ней Яна снялась в обнимку со второй девочкой, обе белозубо и беззаботно улыбались в объектив.

— Хорошо, давайте заявление писать. Заполнить бланк заявления о без вести пропавшем — геморрой еще тот. Четыре листа формализированных вопросов, хорошо хоть со схемами. Половину вопросов пришлось отвечать мне на основании изображения на фотографии, ну не могла Янина мама ответить, какое у дочери основание носа — приподнятое, горизонтальное, опущенное. Причины ухода дочери мать назвать не смогла, но призналась, что за два дня до исчезновения, дочь опять поругалась с матерью, и после этого они не разговаривали.

— Зачем Яна в школу пошла, ведь сейчас каникулы?

— Она мне сказала, что практику отрабатывает. Но я сегодня в школе была, но там никого нет, только сторож и про практику учащихся он ничего не знает.

— Понятно, что ничего не понятно. А где Янины вещи и кровать?

— Вон ее комната.

Ну, ясно. Мама живет в проходной комнате, а шестнадцатилетняя соплюха в отдельной, изолированной губы на родительницу дует, вместо того, чтобы отодрать зад и пойти подработать, хоть на туже почту.

— Вы, мама пригласите пожалуйста пару соседей по своему выбору, чтобы потом меньше болтали. Нам надо вещи дочери осмотреть и если что-то важное будет, то изъять.

Через несколько минут в квартиру вошли две молчаливые тетки, периодически бросающие на хозяйку квартиры сочувственные взгляды. Из интересного в комнате Яны мы с Русланом ничего не нашли, ни дневника, ни записки, ничего. Чтобы не уходить с пустыми руками я дал команду стажеру упаковать и вписать в протокол осмотра расческу девочки с застрявшими между зубьев парой светлых волосков.

— А зачем расческу изымать? — поинтересовался любопытный неофит.

— А гене…- я вовремя захлопнул пасть, до проведения генетических экспертиз, с целью установления личности еще лет пятнадцать, не меньше, поэтому пришлось обойтись неопределенным: — Пусть будет на всякий случай.

— Подруга Яны где живет? Которая Ира?

— Она в соседнем доме живет, квартира шестнадцатая. Только она ничего не знает. Я к ней с утра забегала, с Ирой и мамой ее разговаривала. Ирочка сказала, что Яну уже три дня не видела.

— Понятно. А еще близкие подруги у Яны есть?

— Наверное, что нет. Мы сюда три года как переехали, а раньше в Ачинске жили. Там у дочери подруг много было, а здесь она, в основном, с Ирой общалась.

— Тогда мы на этом закончили. Если что-то будет нового, то мы вам сообщим. И вы не забудьте, если дочь появится или даст знать о себе, вы обязаны сразу же поставить нас в известность.

Через несколько минут мы звонили в дверь квартиры номер шестнадцать дома, расположенного, напротив. Несколько минут за дверью ничего не происходило, но мы продолжали настойчиво звонить в дверь.

— Кто там? — судя по раздавшемуся из-за двери девичьему голосу, отвечала нам Янина лучшая подруга.

— Милиция. Здравствуйте. Нам надо с Ирой поговорить.

— Я дома одна и открывать не буду.

— Правильно, не стоит открывать, если дома одна. Просто скажи, где Яна, и мы уйдем.

За дверью повисла тишина. Я прям, как в реальности, представил девушку, склонившуюся к двери и раздумывающую, соврать или не соврать, где ее подружка.

— Ира, ты тут?

— Я не знаю, где Яна.

— Ира, ты сейчас, прямо через дверь, можешь нам сказать, где Яна, после чего мы сразу уйдем и больше у тебя не покажемся.

Опять тягучее молчание, опять стоит, прижавшись к двери и мучительно мечутся в голове Иры мысли: сказать или выполнить обещание, данное лучшей подружке и ничего не говорить.

— Я ничего не знаю…

— Ира, когда дома будут взрослые?

— Зачем вам?

— Мы все равно придем, будем с тобой разговаривать при взрослых.

— Мама будет через два часа…

— Не прощаемся…

В помещении РОВД я выгреб из папки объяснительные от побитых — сейчас их скрепят металлическими скобами с листочками сообщений из больницы и спишут в накопительное дело — до маразма, что на любое сообщение необходимо делать «отказной», объемом не менее, чем десять листов, наша бюрократия еще не дозрела.

— Паша, вот адрес, кража из машины, следователь уже ждет.

— Сейчас. Руслан, на «потеряшку» делаешь ориентировку, отдаешь помощнику дежурного, а сам звонишь по моргам и больницам, список телефонов у Зуева на столе под стеклом лежит.

На «адресе» нас ждет темно-вишневая «Шестерка», с выломанной боковой форточкой и сломанным замком зажигания. Очевидно малолетки пытались покататься на машинке, но завести, соединив провода напрямую, не смогли, поэтому вырвали из посадочного места радиоприемник «Урал» и ушли. Злой хозяин, понадеявшийся, что оставленная под окнами квартиры машина находится под надежной охраной, зло бубнит под ухом, что милиция не хочет работать и вообще… Хочется вступить с ним в дискуссию, но понимаю, что бесполезно. Советскую доктрину, о возможности раскрытия любого преступления, официально еще никто не отменял. И хотя уже не приходится укрывать все «темные» преступления, а только половину из них…В любом случае ухожу делать бесполезный, но обязательный поквартирный обход.

Дверь в квартиру Иры распахивается, как только я подношу палец к кнопке электрического звонка. На пороге, занимая своим роскошным телом весь проход, стоит темноволосая женщина гренадерских статей:

— Вы кто? Милиция? Отлично. Пойдемте к вам в отдел, мне надо вашему начальнику жалобу на вас написать. Что ты улыбаешься? Ничего, завтра уволят из органов, улыбаться не будешь!

— Вы меня конечно, барышня извините, но прежде чем куда-то идти, подскажите — вы кто?

— Он еще и издевается. Я Ирина мама — Татьяна Николаевна Бурова.

— О как! Не подумал бы никогда, больно молодо выглядите. А могу я уточнить, на что вы жалобу писать собираетесь. Ну, чтобы я раскаялся и, так сказать, проникся.

— Ты, что, думаешь, что я совсем тупая и издеваться тут надо мной будешь…

— Ну все-таки, подскажите, что мы натворили?

— Натворили? Ломились в дверь квартиры, когда ребенок был один, напугали ее…

— Можно вашу дочь позвать, так сказать, уточнить детали?

Дама развернулась и гаркнула:

— Ира! Быстро сюда!

Загадочная Ира, выглянувшая из комнаты в коридор была сильно уменьшенной копией мамы.

— Ира? Ира, я сейчас расскажу твоей маме, как мы к тебе приходили, а ты, если я неправду скажу, то прервешь меня. Хорошо? — я дождался кивка девочки и начал: — Мы позвонили в дверь. Так как ты не открывала, но было слышно, что в квартире кто-то есть, мы звонили долго. Так?

Дождавшись кивка ребенка, я продолжил:

— Когда ты отозвалась, мы сказали, что это милиция и попросили открыть дверь и ответить, где может быть твоя подружка Яна. Так?

— Моя дочь с этой шалашовкой…- взвилась мама Иры.

— Можно, я закончу! — я орать тоже могу.

— Ты ответила, что дома никого нет, кроме тебя, и ты открывать не станешь. Я ответил тебе, что ты правильно делаешь, что не открываешь, но попросил рассказать где Ира, и мы сразу уйдем, либо мы придем позже, когда будет кто-то из взрослых, но нам все равно